![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Apr. 22nd, 2025 06:35 pm![[syndicated profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/feed.png){kind=small}
soba4ki_feedНередко слышу про такое — ехал, мол, один приказчик поездом из Самары в Саратов (или наоборот, это, в данном случае — не принципиально ничуть). Ехал, нужно учесть, не абы как, а честь по чести перемещался человек: и курочка при нём отварная была, и яичек к ней вкрутую наварено изрядно, и чертовски пахучая копчёная колбаска с чесночком, чтоб на весь вагон благоухать съестным духом, и чаю в казённых подстаканниках целая прорва на столе стоит да позвякивает. С пониманием всё, одним словом, с душой.
За окном вагона, опять же, в пыльном свете заходящего солнца ползёт столь уместная случаю, тоскливая самарско-саратовская степь, и в слове «тоскливая» ни капли негатива, ибо в тех степях лично сам я вырос и нету для меня отраднее зрелища, чем та бескрайняя, бесприютная тоска, редкие кособокие лесопосадочки и прочие условно-безымянные деревушки, проносящиеся в вечерней августовской мгле за окном.И вот едет наш приказчик, а в купе с ним по случаю приключился некий вёрткий посадский в сизом сюртуке или даже купеческий сынок средней ухватистости, при усах и с роковой родинкой на щеке, а возможно и молодая вдовствующая помещица из нечерноземья, у которой половина поместья давно заложена за долги, а на второй половине мужики работают так скверно, что противно и глянуть доброму человеку.И начинает приказчик им (или ему, тут опять же — не важно количество) пользуясь случаем душу свою изливать. Всё как есть расскажет, и как в детстве собака папенькина, русская гончая Арапка, его пребольно укусила за нескромное место, и что шрам там теперь подковкой, и как с супругою своей живут они не то что бы плохо, а всё ж без огонька, тускловато живут, всё более привычки ради да детишек для, что на работе ценят его до смешного мало, хотя сам-то он ого-го какой орёл и мог бы, да не дают разгуляться, режут крылья на лету и своих бесталанных родственников суют вперёд его по шаткой карьерной лестнице, на которой и так — не мудрено шею свернуть.Расскажет, а потом ещё и приврёт, приврёт не озорства ради или же во злобе, а чёрт его даже знает от чего приврёт, что-то такое в воздухе просто сделается, что никак нельзя не приврать!
А собеседники его слушают, кивают, поражаются излишне рьяно, а потом нет-нет, да и сами про себя начнут всё выкладывать как на исповеди. И про худую рожь, которую как хочешь, так и продавай, а папенька-то потом ещё и посмотрит с укоризной, мол стыдновато-с, голубчик, тебе цельную лавку доверили, а ты за неделю и трёх пудов не продал. А как их продать, ежели товар-то лежалый да с гнильцой. И про ленивых мужичков, у которых одно на уме только — пить беспробудно да в карты дуться, и про плохие погоды, которые в наших краях ой как не редки, а скорее даже — неприятно часты, и про прочее, и про тому подобное...Одним словом — обычное вроде дело, вагонные беседы. Обычные-то обычные, но всегда мне непонятные. Зачем? Что за потребность такая в людях? Что за бесы их за языки тянут?
Я вот когда с незнакомыми вынужденно наедине остаюсь и нутром чую, что они страсть охотчи до бесед, а отвертеться, прикинувшись кадавром, никак уже не выйдет, отвечаю на вопросы нарочито деревянным голосом так односложно и неинтересно настолько, что собеседники очень скоро понимают, что для разговору задушевного я крайне нехорош, и вполне вероятно (и это не так уж и далеко от истины) слабо развит в духовном смысле и умственно отстал.
И далее разговоры уже теплятся без меня, а я допиваю свой чай да ложусь, ко всеобщему недовольству плотно спать, ибо ежели и еду куда железной дорогой — то исключительно всегда на первой полке, ибо с моими габаритами на второй — совсем уже дрянь получится, а не езда.И засыпая, под монотонные откровения незнакомцев, думаю — это как же надо скверно жить, господа мои хорошие, чтобы с таким немалым азартом и весьма ощутимым огнём в глазах изливать сокровенное своё на столь случайные уши, которыми так славен общественный транспорт. А потом ещё и сочинять с три короба, выставляя себя эдаким бонвиваном и мотом, каких и свет не видывал и одному богу теперь только известно, что такой алмаз вдруг позабыл в простеньком поезде где-то между Самарой и Саратовом.
По возможности избегайте подобного, в молчание нет ничегошеньки постыдного, и даже наоборот, а ежели кто и примет вас за буку или дурачка — так это горе небольшое, на то они и посторонние люди, чтобы думать там себе всякое. Нам это интересно крайне мало, нам доехать бы побыстрее, а что там у нас на душе, и есть ли она у нас вообще — этого им знать не надобно абсолютно. Так-то, мои любезные
За окном вагона, опять же, в пыльном свете заходящего солнца ползёт столь уместная случаю, тоскливая самарско-саратовская степь, и в слове «тоскливая» ни капли негатива, ибо в тех степях лично сам я вырос и нету для меня отраднее зрелища, чем та бескрайняя, бесприютная тоска, редкие кособокие лесопосадочки и прочие условно-безымянные деревушки, проносящиеся в вечерней августовской мгле за окном.И вот едет наш приказчик, а в купе с ним по случаю приключился некий вёрткий посадский в сизом сюртуке или даже купеческий сынок средней ухватистости, при усах и с роковой родинкой на щеке, а возможно и молодая вдовствующая помещица из нечерноземья, у которой половина поместья давно заложена за долги, а на второй половине мужики работают так скверно, что противно и глянуть доброму человеку.И начинает приказчик им (или ему, тут опять же — не важно количество) пользуясь случаем душу свою изливать. Всё как есть расскажет, и как в детстве собака папенькина, русская гончая Арапка, его пребольно укусила за нескромное место, и что шрам там теперь подковкой, и как с супругою своей живут они не то что бы плохо, а всё ж без огонька, тускловато живут, всё более привычки ради да детишек для, что на работе ценят его до смешного мало, хотя сам-то он ого-го какой орёл и мог бы, да не дают разгуляться, режут крылья на лету и своих бесталанных родственников суют вперёд его по шаткой карьерной лестнице, на которой и так — не мудрено шею свернуть.Расскажет, а потом ещё и приврёт, приврёт не озорства ради или же во злобе, а чёрт его даже знает от чего приврёт, что-то такое в воздухе просто сделается, что никак нельзя не приврать!
А собеседники его слушают, кивают, поражаются излишне рьяно, а потом нет-нет, да и сами про себя начнут всё выкладывать как на исповеди. И про худую рожь, которую как хочешь, так и продавай, а папенька-то потом ещё и посмотрит с укоризной, мол стыдновато-с, голубчик, тебе цельную лавку доверили, а ты за неделю и трёх пудов не продал. А как их продать, ежели товар-то лежалый да с гнильцой. И про ленивых мужичков, у которых одно на уме только — пить беспробудно да в карты дуться, и про плохие погоды, которые в наших краях ой как не редки, а скорее даже — неприятно часты, и про прочее, и про тому подобное...Одним словом — обычное вроде дело, вагонные беседы. Обычные-то обычные, но всегда мне непонятные. Зачем? Что за потребность такая в людях? Что за бесы их за языки тянут?
Я вот когда с незнакомыми вынужденно наедине остаюсь и нутром чую, что они страсть охотчи до бесед, а отвертеться, прикинувшись кадавром, никак уже не выйдет, отвечаю на вопросы нарочито деревянным голосом так односложно и неинтересно настолько, что собеседники очень скоро понимают, что для разговору задушевного я крайне нехорош, и вполне вероятно (и это не так уж и далеко от истины) слабо развит в духовном смысле и умственно отстал.
И далее разговоры уже теплятся без меня, а я допиваю свой чай да ложусь, ко всеобщему недовольству плотно спать, ибо ежели и еду куда железной дорогой — то исключительно всегда на первой полке, ибо с моими габаритами на второй — совсем уже дрянь получится, а не езда.И засыпая, под монотонные откровения незнакомцев, думаю — это как же надо скверно жить, господа мои хорошие, чтобы с таким немалым азартом и весьма ощутимым огнём в глазах изливать сокровенное своё на столь случайные уши, которыми так славен общественный транспорт. А потом ещё и сочинять с три короба, выставляя себя эдаким бонвиваном и мотом, каких и свет не видывал и одному богу теперь только известно, что такой алмаз вдруг позабыл в простеньком поезде где-то между Самарой и Саратовом.
По возможности избегайте подобного, в молчание нет ничегошеньки постыдного, и даже наоборот, а ежели кто и примет вас за буку или дурачка — так это горе небольшое, на то они и посторонние люди, чтобы думать там себе всякое. Нам это интересно крайне мало, нам доехать бы побыстрее, а что там у нас на душе, и есть ли она у нас вообще — этого им знать не надобно абсолютно. Так-то, мои любезные
